Мне тут вот одно вчера написалось. По Дому.
Это не совсем каноничный Дом, судя по некоторым деталям, персонажи - либо просто не упомянуты, либо из другого отрезка времени, но, пока писалось, думалось, что это именно про Дом. И продолжает думаться.
Может показаться несколько ванильным, черт знает, мне со своей колокольни не видно.
Как бы там ни было - это просто на одном дыхании выпаленный фанф. Пусть будет. Пусть висит.
Фанф-noname
***
- Ну и зачем ты меня сюда вызвала? - спросил он.
- Посмотреть. В глаза твои красивые, - ответила она непривычно быстро и четко, с какой-то стальной яркостью в собственных, решительных и серых, глазах.
Они стояли друг напротив друга в бетонной арке, окруженной заброшенным пустырем. Клочки травы колыхал легкий и теплый ветер, стоял предгрозовой зной, но под неровной крышей было прохладно, словно туда и вовсе никогда не пробивался солнечный свет. Может быть, так оно и было, - никто этого не знал, потому что сюда приходили не наблюдать — говорить.
А она вот пришла смотреть. Странная она все-таки. Кто бы из окружающих знал, что под вечной говорливостью и веселостью, покрытыми радостными веснушками, скрывается жесткая сталь. «Посмотреть»...
Мало кто отваживался смотреть ему в глаза — слишком быстро они порой меняли выражение с по-змеиному сонно-задумчивого на обостренно включенное, неотсутствующее, и на смотрящего обращался внимательный пристальный взгляд. Любили испытывать такое немногие. Взгляд как будто говорил им — мол, ну, что смотришь? Не нравлюсь? Некрасив, безобразен, а может быть, опасно тих?.. Ну, что ты боишься — у тебя же на лбу написано, что хочешь что-то сказать, обидное - и нелепое, подойти, толкнуть, кинуть камнем, наконец... Ну?.. Что смотришь?.. Дерзай!
И они отводили глаза.
Он не был похож на Квазимодо или еще какого-нибудь известного книжного уродца; возможно, даже по-своему красив — аристократически бледен, весь как набросок на известке черной ручкой — множество жестких, тонких и колких черт; черные с синим отливом, как вороново крыло, волосы и металлически блестящие радужки вокруг узких зрачков. Ничего выдающегося, ничего особенного. Но в какой группе бы он ни находился, всегда старался держаться в стороне, и, может быть, поэтому каждый новоприбывающий считал его местным изгоем. О нем слагали легенды, какие всегда бытуют среди боящихся спросить о чем-то, гложущем душу, мальчишек; от девочек легенды приобретали ничуть не украшающие образ романтические подробности, превращая их окончательно в небылицы, и в таком виде кочевали, обрастая по пути из рук в руки и от языка к языку все новыми мелкими штрихами.
Она тоже шугалась его долгое время. Следуя за однокашницами, передавала через цепи глухих телефончиков слухи вперемешку с реальностью, которую предпочитали чаще не замечать, чем отделять от вымысла; сторонилась и дергалась, когда он проходил мимо; если им случалось идти друг другу навстречу по пустому коридору, она выбирала себе ту сторону, которую не выберет он. Позже она сама стала замечать, что все это делает уже больше как-то по привычке, чем из настоящей неприязни, - и постепенно все стало видеться в совершенно ином свете, в таком, в каком оно и должно быть. Или почти должно, если так можно выразиться. Легенды стали прискучившим старым враньем, страх — давно и, по сути, беспричинно надуманным, а внешность его источника — вполне обыкновенной.
Теперь и она оставалась одна все чаще, - девочкам перестало быть интересно перемалывать с ней излюбленную молву, к мальчишкам ей не хотелось, а подоконники были удобны тем, что широкие доски их подходили для долгих часов наедине с самим собой. Как-то раз он, сам частый гость ниш за занавесками, погруженный в свои размышления, будто не заметил ее и уселся рядом, невидяще глядя в окно. Так они провели весь остаток вечера: она - изучая его, маскируясь забытой уже книгой в руках, он — притворяясь далеким и отсутствующим здесь и сейчас, задумчиво глядящим на яркий сыпавший снег. Ни слова, ни звука, и проем, обычно легко пропускающий шум извне, коридорный, вечный и почти несмолкающий, был словно закрыт наглухо непрозрачными стенами штор.
Так продолжалось какое-то время. Он приходил — она была уже там, словно и вовсе не сходила с занятого как-то однажды места. Безмолвный, молчаливый разговор перетек сначала к аккуратным, осторожным движениям, касающимся рукам, постепенно складывающимся вместе; затем к объятиям — не шевельнись, а то спугнешь, как маленькую боязливую птичку; но впрямую смотреть друг на друга как будто не разрешалось. Будто за этим барьером — взглядом глаза в глаза — рушилось все, вся та молчаливая беседа, которую не нужно лишний раз прерывать, слишком хрупкой она казалась и слишком ценной была для обоих. Особенно — для него. А он знал, что обычно бывает, если разговаривать взглядами.
Вскоре должно было наступить время выпуска, и им вряд ли уже придется скрываться в своем тайном убежище на теплых крашеных досках старого подоконника, потому что его попросту у них отберут. Отберут еще и стены, исписанные от и до чем ни попадя, потолок, до которого тоже иногда дотягиваются разрисовывающие руки, комнаты, где столько всего творилось — и, вероятно, еще будет твориться после... Но всего этого они уже не увидят. А что еще хуже — они могут не увидеть друг друга.
А ей так хотелось знать: какие они, эти его вселяющие ужас во многих, порождающие легенды, - глаза?.. Будет ли ей тоже — страшно?
В один из самых последних дней ему передали записку. Прошедшая через множество рук, она была неподписанна и немногословна; кроме нее, написать ему было некому.
И вот они стояли в с давних времен негласно отведенной для разговоров бетонной арке, друг напротив друга, прикрытые осторожной прохладой и слегка задеваемые ветром, и смотрели друг другу в глаза.
Нет, ей не было страшно, как другим, а ему не хотелось ядовито выплюнуть безмолвное металлическое жало, как в остальных, кто пытался увидеть в нем что-то глубже оболочки. И от этого становилось тепло. Тепло, как будто внутри, наконец получив право на свет, разгоралось несмелое, но все больше растущее солнце.
Неважно, куда дальше пойдет их путь. Туда ли, где без их на то воли не достанет никто, наружу ли... Теперь они пойдут туда вместе.
Руки соединяют тела. Слова связывают мысли. А глаза — объединяют души.
28.01.16
Фанф
Мне тут вот одно вчера написалось. По Дому.
Это не совсем каноничный Дом, судя по некоторым деталям, персонажи - либо просто не упомянуты, либо из другого отрезка времени, но, пока писалось, думалось, что это именно про Дом. И продолжает думаться.
Может показаться несколько ванильным, черт знает, мне со своей колокольни не видно.
Как бы там ни было - это просто на одном дыхании выпаленный фанф. Пусть будет. Пусть висит.
Фанф-noname
Это не совсем каноничный Дом, судя по некоторым деталям, персонажи - либо просто не упомянуты, либо из другого отрезка времени, но, пока писалось, думалось, что это именно про Дом. И продолжает думаться.
Может показаться несколько ванильным, черт знает, мне со своей колокольни не видно.
Как бы там ни было - это просто на одном дыхании выпаленный фанф. Пусть будет. Пусть висит.
Фанф-noname